В этой зиме было что-то такое, от чего человек чувствовал себя призраком. Мороз съедал воздух, и каждый выдох оставлял за собой мутный след — как доказательство, что ты всё ещё существуешь.
В то утро, когда ребятишки выскочили из автобуса, а смех захлопнулся вместе с дверьми школы, я почувствовал пустоту. Будто вместе с ними вышло тепло. Остался только я, старый мотор и скрип снега под шинами.
Я, как всегда, сделал обход по автобусу — старая привычка. Никогда не знаешь, что они оставят: потерянные шапки, помятые яблоки, забытые тетради. Но в этот раз что-то было иначе.
Тихий всхлип.
Я застыл.
— Эй… — сказал я медленно. — Кто там?
С заднего сиденья высунулась маленькая голова. Мальчик. Восемь, может, девять лет. Слишком худой для такого мороза, куртка расстёгнута, глаза больше, чем должны быть.
— Лео… — вспомнил я. — Ты же из третьего класса, да?
Он кивнул. Но ничего не сказал.
— Почему не вышел, малышь?
Он спрятал руки за спину. Молчал. Наконец прошептал:
— Не могу.
— Как это — не можешь?
— Потому что… — он замялся. — Потому что мама сказала, что сегодня мне нельзя возвращаться.
Что-то сжалось у меня внутри.
— Лео, мы в школе, а не у тебя дома, — я попытался улыбнуться, разрядить. — Мама, наверное, другое имела в виду.
Но тут он вынул руки из-за спины.
Он держал маленькие розовые варежки. Слишком маленькие, чтобы быть его. И слишком знакомые.
Я их знал. Это были варежки Марси. Те, с котятами, которые её мама купила ей на Рождество.
— Где ты это взял? — спросил я осторожно.
— Они лежали перед домом, — сказал он. — В снегу. Мама сказала, что я не могу никому про это говорить.
Вдруг что-то в его голосе треснуло. Он начал дрожать.
— Но Марси уже не было…
У меня похолодело сердце.
— Что значит «не было»?
— Мама сказала, что я должен молчать, — прошептал он. — Сказала, если я кому-нибудь скажу, они… вернутся за нами.
Не помню, как я позвонил в полицию. Как сказал им, что один из моих детей может быть в опасности. В голове у меня был только вчерашний смех Марси. Этот тоненький голосок: «Ты такой глупый, Джеральд!»
Часы тянулись, как вечность. Только к обеду пришла новость.
Что-то нашли.
Дом Харперов стоял в конце Мейпл-стрит — сразу за лесом. Полицейские с лентами, собаки, мигающие огни. Всё происходило, как во сне.
Я остался в автобусе, глядя в окно. Когда выносили тело в чёрном мешке, мне не нужно было говорить, кто это.
Марси.
Ей было всего пять.
Я не мог дышать.
Лео сидел рядом, свернувшись, молчал. Наконец спросил:
— Она теперь спит?
Я не нашёл, что ответить.
Следующие дни были как в тумане. Допросы, вопросы, газеты.
«Пропажа девочки с Мейпл-стрит — страшная находка».
Писали про всё. Про мать Марси, которую якобы видели с каким-то мужчиной. Про подозрения в сторону отца. Но хуже всего было то, что дети в автобусе перестали смеяться.
Автобус стал тихим, как могила.
Лео всегда сидел один, уставившись в окно. Полиция пыталась его допрашивать, но он молчал. Никто не знал, что он на самом деле видел.
Пока не наступила та пятница.
Было уже поздно, занятия закончились. Последний рейс. Остался один Лео.
— Эй, малыш, всё в порядке? — спросил я, как всегда.
Он не ответил. Смотрел прямо перед собой.
— Слышал, ты переезжаешь к тёте? — попытался я. — Это хорошо. Новое место, новый старт.
Тут он сказал то, от чего у меня кровь застыла.
— Она говорит, что ты тоже там был.
Я оцепенел. — Что?
— Ночью. Там, где Марси…
— Лео, о чём ты сейчас?
— Мама сказала, что видела тебя. Что ты приехал на автобусе. Что ты забрал Марси.
Мир оборвался.
— Лео… твоя мама ошибается. Я никогда…
— Но я тоже тебя видел, — перебил он. Голос у него был пустой. — Ты вышел из автобуса. Взял её за руку. А потом…
— Хватит! — крикнул я так, что гулом отдалось.
Лео посмотрел на меня спокойно.
— Мама сказала, ты вернёшься за мной.
Двигатель автобуса заглох.
Не помню, как я оказался на Мейпл-стрит. Как так вышло, что я снова туда поехал. Темнота была густой, фонари мигали.
Я вышел. Воздух пах гарью и снегом. От сгоревшего дома Харперов ещё тянуло дымом — кто-то поджёг его прошлой ночью.
И тогда я это увидел.
На потрескавшейся дорожке, среди золы, лежала плюшевая кукла. Та самая, которую Марси всегда держала на коленях в автобусе.
А рядом — ещё кое-что. Старое фото.
Я. И девочка. На фоне моего автобуса.
Я застыл. Я бы поклялся, что такого фото никогда не делали. Но это был я. Улыбающийся, с ней на руках.
В ушах раздался голос. Тихий, знакомый.
— Попроси маму, чтобы купила тебе новый шарф, Джеральд…
Я резко обернулся. Никого. Только ветер.
На следующий день полиция нашла мой автобус, припаркованный у леса. Мотор всё ещё работал, фары горели, двери были открыты.
На водительском сиденье лежал старый, заношенный шарф.
И листок с детским почерком:
«Не возвращайся за нами. Мы уже дома.»
До сих пор, когда зимой проезжаешь по Мейпл-стрит и слышишь детский смех, никто не садится. Но некоторые водители клянутся, что видели старый жёлтый автобус, ползущий по снегу.
За рулём сидит мужчина в шарфе.
А на самом заднем сиденье — девочка с косичками.