Зал погрузился в тишину. Только шелест страниц, когда Леонардо раскрыл папку со счётом, нарушал эту нереальную неподвижность. Его глаза скользили по цифрам, а синьора Эмилия, явно смущённая, кашлянула.
— София… этого не стоило…
Я посмотрела ей прямо в глаза и, впервые с тех пор как считалась частью их «семьи», ответила твёрдо и без колебаний:
— Верно. Этого не стоило. Как не стоило замолчать обо мне в своей речи. Как не стоило оставлять меня одну на две недели готовить всё это. Но я сделала. Из уважения. Не ради аплодисментов — ради приличия.
По залу прошёл ропот. Несколько пожилых женщин кивнули. Тётя Карла, та самая, что не переносит рыбу, пробормотала:
— Девушка права…
Леонардо смотрел на меня так, будто видел впервые. Он не злился. Он… был растерян. Наконец-то.
— Ты могла бы сказать мне это наедине… — пробурчал он.
— Я пыталась. Десять раз. Но ты разговаривал с телефоном, а не со мной.
Я повернулась к гостям, которые теперь ждали развязку, словно в кино.
— Спасибо всем, что пришли. Праздник продолжается, вино оплачено, музыка играет. Но сегодня… сегодня и я буду гостьей. Не прислугой. Не организатором. Просто гостьей.
Я положила сумку, села за стол, налила бокал вина и впервые за вечер попробовала закуски, от которых весь день отказывалась.
Дядя Марко первым захлопал в ладоши. Потом к нему присоединились другие. Это были не насмешливые, а настоящие аплодисменты. Для той, кто, наконец, занял своё место за столом.
Эмилия вернулась на своё место молча. Леонардо сел рядом со мной. Минуты спустя он тихо произнёс:
— Возможно… тебе действительно нужно было, чтобы я услышал тебя при всех.
Я посмотрела на него. Не ответила. Иногда молчание — лучшее начало разговора.
И да — в тот вечер я танцевала. Впервые не из обязанности. А потому что по-настоящему заслужила это.