огда все отвернулись, она вдруг вспомнила о нас. Только было уже поздно
С Дмитрием мы прожили вместе больше десяти лет. Я вышла за него, когда мне исполнилось двадцать пять. Он был младшим сыном в семье, и у него были два старших брата — Иван и Сергей. Оба давно обзавелись семьями, построили карьеры, живут в домах за городом. Их мать, Людмила Петровна, всегда держалась уверенно — женщина, прошедшая многое и одна вырастившая троих.
С самого начала нашего брака я чувствовала её холод. Она ничего не говорила прямо, но её взгляды, сдержанные паузы и намеренные «забывания» говорили громче любых слов. Я старалась не замечать. Возможно, не соответствовала её ожиданиям. А может, просто не хотела отпускать сына из-под своего контроля.
Дима всегда был рядом с ней — помогал по хозяйству, возил по делам, решал всё, что требовало мужской руки. Старшие давно отдалилась, а он оставался верным. До тех пор, пока в его жизни не появилась я.
Я старалась наладить с ней отношения. Пекла пироги по её любимому рецепту, приглашала на праздники, дарила тёплые шали. Даже пыталась называть её «мамой», но не получалось — ком в горле. Она держала дистанцию, как будто я была посторонней.
Когда у нас родился сын, она стала приезжать чаще. Но после появления внуков у её старших сыновей — интерес к нам быстро угас. Самое болезненное — она не поздравляла меня с днём рождения. Если Дима не напомнит — тишина. Сначала обижалась, потом перестала ждать. Не всем везёт на вторую маму.
Жили мы скромно, но уверенно. Родилась дочь. Я занималась детьми, Дима работал. А свекровь оставалась где-то на периферии — редкие визиты, всё та же холодная вежливость. Мы не ждали от неё тепла, но и сами не лезли навстречу.
Когда умер её муж, Людмила Петровна изменилась. В глазах погас свет, сутулилась, словно мир стал ей тяжёл. Врачи говорили о депрессии. Иван с Сергеем приезжали раз в месяц с продуктами — и исчезали. Мы наведывались пореже, но всё же чаще.
А накануне Нового года она неожиданно пригласила нас к себе. Сказала: «Мне хочется, чтобы вы были рядом». Мы согласились. Всё-таки человек остался один.
Я готовила салаты, накрывала стол, а она лежала на диване, тихо вздыхая. Я спросила, приедут ли братья. Она махнула рукой: «Им я уже не нужна…»
Перед боем курантов она внезапно встала и сказала:
— Послушайте. У меня к вам просьба. Я предложила Ивану и Сергею — их жёны отказались. Переезжайте ко мне. Заботьтесь обо мне — и я оформлю квартиру на вас.
Я застыла. Все эти годы — тень, чужая в её мире. А теперь, когда другие отвернулись, мы вдруг стали важными? Она молчала, когда было нужно, а теперь одиночество толкает к тому, чтобы “купить” нашу заботу?
Дима промолчал, сказал: «Подумать надо». В машине я спокойно, но твёрдо сказала:
— Я не смогу жить с человеком, для которого я — никто. Который годами делал вид, что нас не существует. Она не заботы хочет, а спасения. Но почему именно мы должны платить за её безразличие?
— Это же мама… — еле слышно произнёс он.
— Мама? Настоящая мама любит без условий. Не делит внуков, не игнорирует праздники, не появляется, когда ей удобно. Она выбрала других. Пусть теперь надеется на них.
Дима всё понял. Он не спорил.
С тех пор мы не приезжали. Иногда звоним. Людмила Петровна говорит, что «надеялась на нас». А я думаю: а на что именно?
Если ты был не нужен в радости — не обязан быть рядом в беде.
Это не месть. Это выбор. Я просто берегу себя и свою семью.