Я поняла, что вечер пойдёт под откос ещё до того, как успела снять пальто. В огромном банкетном зале, украшенном орхидеями и золотыми гирляндами, царило напряжение, которое я слишком хорошо знала. Если моя семья собирала двести гостей, значит, кто-то должен был стать жертвой. Обычно — я.
Меня зовут Марина Левис. Мне тридцать один. И этот вечер стал финалом сценария, который мои родители писали годами, даже не предполагая, что я перестану в нём играть.
Праздник в честь помолвки моей младшей сестры Ады выглядел ослепительно: стекло, музыка, фуршет из тех, что стоит как половина машины. Ада сияла — в платье цвета шампанского, с улыбкой, натренированной на сотнях фотографий. Она выглядела счастливой. Я — скорее настороженной.
Пока я пыталась раствориться где-то у стены, отец взошёл на сцену. Он постучал по микрофону — и зал замолк. Этот звук всегда означал беду.
— Дорогие друзья, — начал он густым, сияющим голосом, — сегодня у нас есть особенный подарок для молодых!
Я напряглась. Он не говорил мне ни слова о каком-то даре. Улыбка отца стала слишком спокойной — опасно спокойной.
— Марина, — произнёс он, слегка повернувшись к толпе, — как старшая сестра и успешная женщина, решила сделать щедрый жест. Она передаст Аде свой загородный дом.
Словно взрыв. Аплодисменты, удивлённые возгласы, восторженные взгляды. Только у меня в груди — ледяная пустота.
Какой ещё дом? Мой дом? Купленный мной?
Я поднялась. Не громко, не резко — просто встала. В зале сразу всё стихло.
— Я не давала на это согласия, — сказала я. Чётко, спокойно.
У отца на мгновение дрогнули глаза. А мать шагнула вперёд, словно готовилась вступить в бой.
— Марина, не драматизируй, — её голос звучал сладко, но я знала этот сахар: он жёг. — Для сестры тебе не жалко, правда же?
— Это моя собственность, — повторила я. — И я её не отдаю.
По залу пробежал ропот. Кто-то шепнул: «Она что, в своём уме?» Кто-то вздохнул. Кто-то даже цокнул языком.
Ада уже стояла с влажными глазами — идеальный спектакль.
— Марина… — прошептала она, дрожащим голосом. — Я думала… ты хочешь, чтобы мы начали жизнь с теплом…
— Вы не имеете права распоряжаться моими вещами, — сказала я, глядя на родителей.
И в этот момент мать сделала то, чего, наверное, не ожидала даже она сама.
Пощёчина прозвучала так громко, что на секунду совпала с ударом баса в колонках. Голова дёрнулась в сторону, мир смазался, а по коже побежал горячий след, будто меня только что клеймили.
В зале стояла абсолютная тишина. Музыка остановилась, официанты застыли с подносами, гости смотрели на меня так, словно я рухнула с неба прямо на их бриллиантовые бокалы.
Мать опустила руку медленно, как будто сама испугалась произошедшего. Но всё равно прошипела:
— Хватит позорить нас. Отдай дом — и всё.
Я вдохнула. Я не плакала. Не кричала. Не ударила в ответ.
Я просто выпрямилась, поправила платье, подняла взгляд и произнесла:
— Нет.
И ушла.
Холодный коридор стал спасением. Я дошла до гардероба, достала телефон и набрала номер, который, честно говоря, надеялась никогда в жизни не использовать в личных целях.
Он ответил сразу.
— Марина? — голос был ровный, уверенный. — Всё готово?
— План Б, — коротко сказала я. — Срочно.
— Буду через сорок минут.
Я закрыла глаза. Лицо горело, но внутри — ледяной покой.
Вернулась я в зал ровно в тот момент, когда шум достиг максимума. Гости уже успели создать собственную мифологию: «Марина сорвала вечер», «Марина не уважает семью», «У Марины жадность», — всё это я слышала, едва переступив порог.
Отец снова говорил в микрофон, пытаясь замять ситуацию:
— Семья иногда спорит. Но подарок от Марины будет, не сомневайтесь…
Он замолчал, увидев того, кто вошёл вслед за мной.
Дмитрий Серов. Человек, о котором многие в этом зале слышали, но никто не ожидал увидеть. Миллиардер, инвестор, глава совета директоров компании, где я работала. В сером костюме, спокойный, как штиль перед штормом.
Он держал в руках папку.
— Добрый вечер, — произнёс он, выходя к сцене. — Марина попросила меня присутствовать при обсуждении одного важного вопроса.
Родители застыли.
Гости повскакивали со стульев.
Мать побледнела так, будто её только что окунули в ледяную ванну.
Отец попытался улыбнуться:
— Дмитрий Владимирович… какое неожиданное… удовольствие…
— Я здесь как представитель компании, — сказал Серов. — И как человек, отвечающий за интересы одного из моих ключевых топ-менеджеров.
«Топ-менеджеров». Это слово эхом ударило по залу. Родители впервые услышали его в отношении меня — и не знали, куда деть лица.
Дмитрий раскрыл папку.
— Этот дом, — сказал он, — приобретён Мариной Левис собственными средствами. И является элементом её премиальной программы. Любая попытка передачи, давления или вовлечения третьих лиц без её добровольного согласия — противозаконна.
Он посмотрел на родителей.
— Я видел запись, — добавил он. — Да, запись. Один из гостей транслировал вечер в интернет. И теперь тысячи людей наблюдают, как вы требуете передать имущество под угрозами и физической агрессией.
Мать всхлипнула. Отец побелел.
— Я требую немедленных публичных извинений, — продолжил Серов. — И письменного отказа от любых притязаний. В противном случае мы подаём иск.
В зале можно было услышать, как кто-то роняет вилку.
Все смотрели либо на него, либо на меня.
Я стояла спокойно. Ровно. Голова поднята. Лицо всё ещё горело, но это пламя стало моим оружием, а не их властью.
Отец сглотнул.
— Марина… мы не… не хотели…
— Вы хотели всё именно так, — сказала я спокойно. — Только теперь за это будут последствия.
Мать закрыла лицо руками. Ада — стояла как статуя, впервые без актёрской маски.
Серов кивнул:
— Извинения?
И родители, впервые за всю мою жизнь, произнесли:
— Прости нас.
Это не было раскаянием. Это было признанием поражения.
Но мне этого хватило.
Я повернулась к гостям, глядя на сотни глаз.
— Спасибо, — произнесла я тихо. — На этом для меня вечер окончен.
И ушла — теперь уже окончательно.
Позже, сидя у окна своего дома, с чашкой чая, я подумала: странно, как один удар может разрушить иллюзию, которую строили годами. А ещё страннее — как легко бывает собрать себя заново, когда перестаёшь позволять другим ломать.
Мой дом остался моим.
Моя жизнь — тоже.
И впервые за много лет я поняла: я вышла победительницей не потому, что за меня вступился влиятельный человек. А потому, что впервые выбрала себя.