«Когда он ушел, мне казалось, что весь мир рушится. Но то, что я потеряла в тот день… это была иллюзия. А то, что я нашла — это была я сама.»
— Лариса, ты что, с ума сошла? Что ты делаешь, черт возьми?
Нина замерла на пороге квартиры, открыв рот от удивления. Вокруг царил настоящий хаос: мебель перевернута, газеты приклеены к полу, на стенах брызги краски, а среди этого беспорядка — Лариса, в пятнистом спортивном костюме, с прядью волос, прилипшей к лбу под старым банданой, с яростной энергией работала с валиком.
— В чем проблема? — спросила она, не отвлекаясь, и вытерла лоб уверенным движением. — Кто-то должен покрасить эти стены.
— Сейчас? После всего, что ты пережила?
— А когда, если не сейчас? — ответила Лариса, не останавливаясь. — Как в той песне: «Я свободна, как воздух».
Прошел месяц с того момента, как ее муж, Сергей, ушел, забрав с собой двадцать пять лет совместной жизни… и почти ничего больше. Он ушел к другой. Моложе. Говорят, бухгалтерше. Две недели Лариса исчезала из поля зрения. А теперь Нина нашла ее, с руками в краске и огнем в глазах.
— Знаешь, Нина… — вздохнула Лариса, спускаясь с лестницы, — я всю жизнь жила ради него. Его вкусы. Его желания. Его настроения. А я? Я просто забылась.
Она повернулась к полуокрашенной стене и добавила:
— Вот этот бирюзовый, видишь? Я мечтала об этом десять лет. Но господин считал, что это «слишком ярко». Ну вот, теперь это мой стеной. И он будет бирюзовым.
Нина села, пораженная.
— Он не спросил о своих вещах? — удивилась она.
— Спрашивал. Придет. Но как только он войдет сюда, он не узнает ничего. Я все стираю. Все. До последнего следа его.
Она указала на кучу черных пакетов у двери.
— Его костюмы, рубашки, коллекционные галстуки… упакованы. Я вытащила все из ящиков. И знаешь что? Каждая рубашка, которую я складывала, была как страница, которую я переворачивала. Это было невероятно полезно.
Прошла неделя, и квартира изменилась до неузнаваемости. Тяжелые коричневые шторы уступили место легким тюлям. Темный диван, его любимый, был заменен на маленький светло-голубой, с округлыми формами. Лариса меняла не только декор. Она восстанавливала свой мир.
И вот, настал день.
Зазвонил звонок.
Лариса открыла дверь. На пороге стоял Сергей. Рядом с ним — та самая Алена, на слишком высоких каблуках, с недовольной миной.
— Мы пришли забрать мои вещи, — сказал Сергей.
— Идем, — спокойно ответила Лариса. Она указала на пакеты, выстроенные как солдаты. — Все здесь. Упаковано. Отсортировано. Удачного забора.
— Ты что, смеешься? — возмутилась Алена. — Так ты будешь обращаться с ценными вещами?
— С мусорными пакетами?! — пробурчал Сергей. — Это мои итальянские костюмы!
Лариса пожала плечами.
— Ты больше не дома. И здесь все изменилось. Знаешь, как легко дышится, когда открываешь окна?
Воцарилось ледяное молчание. Сергей, растерянный, пробормотал несколько слов. Но Лариса смотрела на него, не моргая. Она уже не была той женщиной, которую он оставил.
— Удачи, — сказала она спокойно, закрывая дверь.
С другой стороны двери доносились протесты Алены. Лариса, тем временем, уже была на кухне. Торт пекся в духовке, ее руки были покрыты мукой, а сердце странно легким.
Когда Нина пришла вечером, она нашла Ларису сияющей.
— Ну как? Ты его видела? Все прошло хорошо?
Лариса наливала два стакана чая в новую, яркую и нежную посуду. Потом улыбнулась:
— Я думала, что встреча с ним сломает меня. Но нет. Ничего. Только пустота. Как будто все двадцать пять лет исчезли, как исчезающий аромат.
Она с гордостью указала на свою бирюзовую стену.
— Видишь, я поняла кое-что. Счастье — это не когда у тебя есть кто-то. Счастье — это быть собой. Слишком долго я была лишь ролью: «жена», «домохозяйка», «хорошая супруга». Но кто была Лариса на самом деле? Я начинаю это понимать.
Нина смотрела на нее, глаза сияли.
— Знаешь, я тобой восхищаюсь. Я не знаю, смогла бы я так встать на ноги.
— Конечно, смогла бы. Каждая женщина может. Нас учат ждать, терпеть, прощать. Но нам не учат жить для себя.
Лариса открыла изношенную тетрадь.
— Я нашла свой список мечт. Я осуществлю их все. Одну за другой. Я начала уроки танцев, запишусь на фотокурс, а этим летом поеду одна в Санкт-Петербург, чтобы увидеть белые ночи.
— Одна?! — задыхалась Нина.
— Почему нет? Быть одной — не значит быть пустой. Настоящая пустота — это жить рядом с кем-то, кто тебя не видит.
Потом она подняла чашку:
— За нас, Нина. За нашу настоящую жизнь, которая начинается сейчас.
И когда несколько дней спустя раздался телефонный звонок, и Лариса услышала нерешительный голос Сергея, она сразу поняла.
— Лара… Я хотел поговорить. Может быть, нам стоит… пересмотреть некоторые вещи?
Она улыбнулась, спокойно.
— Пересматривать нечего, Сергей. Знаешь, иногда нужно все перекрасить. Не только стены. Но и свою жизнь. Прощай.
Она повесила трубку.
Торт в духовке был готов. Она достала его, улыбаясь, и украсила нежными цветами из крема — цветом незабудки. Как напоминание о жизни. О жизни, которая, наконец, стала ее собственной.