— Ты нашла кого-то другого, и теперь твоя мать хочет забрать мою квартиру? — голос мой прозвучал чужим, прерывистым. — Мою квартиру, которую купили мои родители? — Значит, у тебя новая любовь, и твоя мама хочет выгнать меня из дома? — я уставился на мужа, пытаясь понять, что происходит.
— Да перестань драматизировать, — нахмурился Алексей. — Твоя мама права. Тебе нужно успокоиться, подумать…
В тот вечер я задержалась на работе дольше обычного, перелистывая старые отчёты, которые так старательно откладывала в сторону. Может, именно в этот момент всё и началось? Кто знает, может, совпадения не случайны.
Дома было необычно тихо. Обычно к этому времени Алексей уже возвращался, и его куртка висела на вешалке. Сегодня её там не было. Я пошла на кухню, поставила чайник, и руки невольно потянулись к его планшету — он всегда оставлял его на столе, уходя в магазин. На экране мигнуло сообщение: «Дорогая, встретимся сегодня в семь?» Я застыла. Сердце дрогнуло и забилось так сильно, что я чуть не уронила планшет. Пальцы дрожали, но я всё же разблокировала экран. Лёша никогда не ставил пароль — говорил, что между нами нет секретов.
Секретов действительно не было пятнадцать лет. А теперь… Каждое новое сообщение казалось ударом в лицо: «Котёнок», «солнышко», «самая красивая» — всё это он писал какой-то Марине. Фотографии, сердечки, планы на отпуск… Мир потемнел, и я словно вышла из собственного тела.
Вдруг дверь громко захлопнулась. Я вздрогнула, но не обернулась.
— Лена? Почему ты так рано? — голос звучал буднично, будто ничего не случилось. Как будто через час он не собирался встречаться с другой.
— Кто эта Марина? — голос дрожал, но я заставила себя посмотреть в глаза.
Алексей замер в дверях. Его лицо быстро менялось: из удивления в раздражение, из раздражения в некую неподдельную жалость.
— Ах, вот в чём дело… — он подошёл к холодильнику, достал бутылку воды. — А ты не думала, что во всём виновата ты сама? Когда в последний раз тебе было дело до моей жизни? Только работа, работа…
Я не могла поверить своим ушам. Пятнадцать лет брака — и вот так?
Телефон снова прервал тишину. На экране мигнуло имя «Мама Тома». Теща не звонит просто так.
— Лена, — голос Тамары Петровны был приторно-сладким, аж тошно стало. — Я тут подумала… Слышала, у тебя с Лёшей проблемы? Знаешь, квартира всё ещё наша семейная. Может, лучше поживёте отдельно, пока всё не уладите?
Как будто в комнате выключили свет. Я взглянула на Алексея, а он, словно ничего не произошло, повернулся к окну.
— Ты нашла другого, и теперь твоя мать хочет забрать мою квартиру? — голос мой звучал чуждо, разбито. — Мою квартиру, которую купили мои родители?
— Перестань драматизировать, — поморщился Алексей. — Твоя мама права. Тебе надо успокоиться, подумать…
Я смотрела на мужчину, с которым провела половину жизни, и не узнавала его. Где тот Лёша, что обещал любить меня вечно? Где тот Лёша, что говорил: «Наш дом — наша крепость»? Сейчас передо мной стоял чужой, готовый выкинуть меня, как ненужную вещь.
По телефону продолжала литься маслянистая речь тёщи о том, как мне «лучше взять паузу». Я положила трубку и, ощущая, как земля уходит из-под ног, опустилась в кресло. В голове крутилась одна мысль: «Что теперь? Куда идти?»
Юридическая консультация располагалась в старом особняке на Садовой улице. Я поднялась по скрипучей лестнице, сжимая папку с документами, собранными родителями. Руки дрожали — последние три дня я почти не спала, перебирая бумаги в поисках хоть какой-то помощи.
Дверь с табличкой «Михаил Степанович Воронов» была приоткрыта. Я замялась в проёме, аккуратно приглаживая юбку — старая привычка мамы перед важными встречами: всегда привести себя в порядок, будто это могло изменить исход.
— Проходите, проходите, — встретил меня глубокий голос. — Вы, наверное, Елена Сергеевна?
Михаил Степанович оказался совсем не таким, каким я его представляла. В мыслях я рисовала старика в очках, прищуренного от старости. А передо мной сидел подтянутый мужчина лет пятидесяти с ясными серыми глазами и сединой у висков. Не было ни усталости, ни неряшливой бороды — скорее, казалось, ему всё равно на мир, но он всё ещё что-то искал в нём.
— Садитесь, рассказывайте, — жестом указал на стул. — По телефону вы упомянули вопрос с квартирой?
Я начала рассказывать, но слова путались в голове. Всё казалось далёким, как будто я говорю о чьей-то другой жизни. О том, как пятнадцать лет назад мои родители продали дачу и однокомнатную квартиру, чтобы помочь нам с Алексеем купить трёшку. Как тёща ворчала, что её сын заслуживает лучшего, а я могла только молчать. Голос дрожал, когда я описывала происходящее в последние дни.
— Ну-ну, — Михаил Степанович листал бумаги. — А где оригинал договора купли-продажи?
— Вот, — протянула пожелтевший лист.
— Это копия, — нахмурился он. — А оригинал?
— Он должен быть здесь… — я начала паниковать, лихорадочно перерывая документы. — Помню, точно видела…
— Елена Сергеевна, — подошёл он ближе. — Без оригиналов доказать ваше право будет сложно. Но! — он поднял палец, заметив, что мои губы дрожат. — Есть и другие пути. Нужно доказать, что деньги платили ваши родители.
— Каким образом? — я уцепилась за подлокотники.
— Выписки из банка, квитанции о переводе, свидетели. Родители ещё живы?
— Отец умер три года назад, — я сжала кулаки, сдерживая слёзы. — Мать… после инсульта в доме престарелых.
— Тогда торопиться надо, — записывал он что-то в блокнот. — Тёща, конечно, уже консультировалась с юристами. Она будет утверждать, что квартира куплена на её деньги.
Меня окатило волной тошноты. Тамара Петровна всегда добивалась своего.
— А если… я просто уйду? — голос стал тише, но я должна была спросить. Нужно было услышать правду.
Михаил Степанович отложил ручку и взглянул прямо в глаза. Взгляд был строгим, но честным.
— Елена Сергеевна, ваши родители продали всё ради этой квартиры. Они верили в вас и вашу семью. Сейчас у вас два пути — либо всё потерять, либо бороться. Решать вам.
Я повернулась к окну. Снаружи всё было так же, как в день нашего переезда. Я вспомнила радость отца, когда мы заходили в новый дом. Как мама развесила шторы и сказала, что здесь будут расти внуки. А теперь… теперь я смотрела на чужое лицо — лицо, которое стало знакомым за эти годы.
— Что делать? — наконец спросила я юриста.
— Сначала добьёмся выписок из банка. Найдём свидетелей сделки. И главное — ни в коем случае не съезжайте. Что бы ни говорили, как бы ни уговаривали.
Когда я вышла из кабинета, ветер подбросил мне жмут жёлтых листьев. Я остановилась, глубоко вдохнула холодный воздух. Страх ещё был, но теперь смешался с решимостью и даже злостью. Я набрала номер подруги мамы, Веры Николаевны, которая помогала с документами тогда. Пришло время собрать свою правду, даже если по крупицам.
В течение трёх дней я собирала силы для этого разговора. За это время Алексей почти не появлялся дома. «Задерживаюсь на работе», — неустанно твердил он, а я делала вид, что верю. Мы оба понимали ложь, но играли в свои роли: он — будто всё в порядке, я — будто не вижу, как рушится наш мир.
Поздно ночью, сидя на кухне с фотоальбомом в руках, за дверью послышался поворот ключа. Я знала — этот разговор всё изменит.
— Лёша, нам нужно поговорить, — голос пыталась сделать спокойным, хоть и не уверена была в успехе.
Он застыл в дверях кухни, словно не ожидал меня увидеть. В глазах мелькнула вина, но тут же исчезла. Он знал: жалость ему не поможет.
— О чём? — подошёл к холодильнику, взял воду, даже не взглянув в мою сторону.
— О нас. О квартире. О всём, — я выпрямилась, словно это могло заставить его слушать. — Давай решим как люди.
Алексей лишь фыркнул, делая вид, что я сказала что-то банальное и не заслуживающее внимания.
— Как ты собираешься это решать? Делить нечего, квартира оформлена на меня.
Дыхание перехватило. Лёша видел в моих словах лишь собственные интересы.
— Ты прекрасно знаешь, что её покупали мои родители, — голос дрожал, но я не могла остановиться. — Они продали всё…
— Ах, вот оно что, — он закатил глаза, будто я играю драматическую роль. — «Мои родители, моя квартира…» А ты не подумала, что за эти пятнадцать лет и я вложился? Ремонт сделал, мебель купил…
— На наши общие деньги! — сжала кулаки под столом. — Но главная сумма…
— Лена, — резко перебил он, — не устраивай истерику. Твоя мама права: нужно взять паузу, подумать. Поживи у подруги неделю. Если упрёшься — пойдём в суд.
— Мы? — горько рассмеялась. — Ты уже говоришь «мы» — имея в виду тебя и твою маму? А что нас, ты и я? Пятнадцать лет брака — это ничего?
Он нахмурился, будто у него зуб заболел:
— Не драматизируй. Так бывает. Люди отдаляются…
— Люди отдаляются, — я медленно встала, стараясь не дать слезам затуманить взгляд. — Но не все пытаются выставить жену на улицу. Помнишь, что говорил на помолвке? «Мы всегда будем вместе, несмотря ни на что…» Ты так говорил, Лёша.
Он взорвался, словно переполненный сосуд:
— Ах, Лена! Это было пятнадцать лет назад! Мы были молоды, глупы… Признай — мы давно чужие.
— Чужие? — слеза предательства скатилась по щеке. — А Марина — твоя родственная душа?
Он сжал челюсть, глаза сузились до щелочек.
— Не втягивай Марину в это, — голос стал резким, грозным. — Она ни при чём.
— Правда? — я достала телефон и ткнула в экран. — Хочешь, прочитаю твои сообщения? «Моя киска, я так скучаю…» Или это: «С тобой я оживаю…»
— Хватит! — стукнул кулаком по столу, так что сковородка подпрыгнула. — Ты лазила в моём телефоне?
— А ты мне изменял! — слёзы лились ручьём, уже не сдержать. — И теперь хочешь забрать крышу над моей головой!
— Ты ничего не добьёшься, если будешь играть умную, — голос стал ядовито-сладким. — Отдохни, успокойся. Мама найдёт тебе хорошую студию, поможет с первым взносом…
В этот момент что-то внутри меня сломалось. Я посмотрела на мужчину, которого любила пятнадцать лет, и поняла — я его совсем не знаю. Лицо чужого, холодного, расчетливого. В его глазах — горькая ирония, превосходство. Мы — чужие.
— Знаешь что, — вытерла слёзы, хотя казалось, что вытягиваю сердце из груди. — Не утруждайся. Я никуда не уйду. Это моя квартира, и я буду за неё бороться.
— Как знаешь, — пожал плечами он, словно я сказала, что завтра не будет дождя. — Тогда увидимся в суде.
Он повернулся и ушёл. Дверь захлопнулась за ним. Всё.
Я стояла, наблюдая, как жизнь, казавшаяся такой же устойчивой, как этот кухонный стол — где мы пили чай и обсуждали погоду годы — исчезла.
Я подошла к окну. За окном мерцали фонари, редкие машины проезжали мимо; их фары казались такими же чужими, как и всё вокруг. Люди спешили мимо, собаки лаяли, окна соседних домов горели — всё было как прежде. Но внутри меня горела пустота. Пятнадцать лет жизни, и теперь всё на грани.
Вдруг телефон завибрировал. Сообщение от тёщи.
— Лена, надеюсь, вы с Лёшей поговорили? Я нашла для тебя отличную квартиру… — глаза потемнели. Я удалила сообщение, даже не читая. Хватит. Больше никакой роли хорошей девочки. Теперь только суд.
Суд оказался меньше, чем я представляла. Такие залы всегда казались тесными, неуютными, словно намекающими — это не серьёзно, это не важно. Несколько рядов деревянных скамеек, тускло-серые стены, герб над судейской трибуной — давно переставший напоминать о справедливости и скорее символ забытой власти. Я сидела прямо, стараясь не показывать, как сильно дрожат руки. Михаил Степанович тихо что-то говорил — я не слышала. В голове крутилась одна мысль: вот они идут.
И они вошли. Ровно в десять. Тёща — в сером костюме, с причёской, будто на красной дорожке. Алексей — в тёмно-синем пиджаке, который я ему подарила. Рядом — блестящий юрист с кожаным портфелем. Он сразу взглянул в мою сторону, но что-то подсказывало — сочувствия здесь не будет. Они давно забыли, что это такое.
— Встать! Суд идёт! — крикнул секретарь, разгоняя все мысли.
Судья Светлана Игоревна — женщина около шестидесяти с пронзительным взглядом — уже просмотрела документы.
— Рассматриваем дело о признании права собственности… — холодным голосом, словно ножом, без эмоций. — Представитель истца, изложите требования.
Юрист Тамары Петровны — тот самый блестящий — встал, поправил пиджак и начал:
— Уважаемый суд, мои клиенты требуют признать за ответчицей, Еленой Сергеевной Волковой, право собственности на квартиру, приобретённую за счёт средств её родителей…
Слёзы потекли по щекам. Не от жалости, а от странного облегчения. Кажется, справедливость существует. Вот она — в самой простой и одновременно трагичной форме.
Тамара Петровна, не дослушав, встала и выскочила из зала. Алексей последовал за ней, но на пороге вдруг оглянулся. Наши взгляды встретились на секунду, и я поняла — там было нечто большее, чем растерянность. Что-то, что даже стыд назвать не мог.
Мне было всё равно.
Звук ключа в замке знакомо щёлкнул. Я вошла в квартиру — теперь официально свою. Сняла обувь и тихо прислонилась к стене. Всё, что было раньше, растворилось. Напряжение недель спало, оставив свежесть.
За окном вечер октября потускнел, последние лучи окрашивали стены в золотистый цвет. Тот самый золотой, который всегда казался слишком близким, чтобы быть настоящим.
На кухонном столе лежали старые фотографии — те самые, что я перебирала в тот самый вечер, когда всё началось. Я аккуратно сложила их в стопку — будто это часть меня, но уже неважная. Завтра куплю новый альбом. Пусть прошлое останется позади, как засохшие цветы. Пусть больше не тянет.
Я села за стол, достала новый блокнот с красивой обложкой. На первой странице написала: «План новой жизни». Улыбнулась — звучало как заголовок из женского журнала. Но