— Мама, папа вернулся. Хочет встретиться с тобой.
Чашка замерла в воздухе, и Анна почувствовала, как её сердце сделало скачок, а потом забилось быстрее.
— Что?..
Прошло пять лет. Пять долгих лет с того момента, как он ушел к другой женщине, не оставив ни следа сожалений. И теперь — он возвращается?
Ветер в сентябре нежно качал шторы на кухне, где каждое утро Анна заваривает свой любимый чай — цейлонский с бергамотом. Когда-то Павел привёз его из командировки, и этот чай стал их семейной традицией. Сейчас же он остался только у неё.
— Мам, ты меня слышишь? — голос Лены звучал слишком бодро для такой новости.
Анна невольно посмотрела на часы — восемь утра. Тишина, которая царила в квартире, где она жила одна, вдруг показалась невыносимой. Тридцать лет работы учителем, два года на пенсии — и вот теперь это известие нарушает её спокойный ритм жизни.
— Да, доченька. Слышу, — ответила Анна, глядя в окно на старый клён с пожелтевшими листьями. — Ты говоришь, папа вернулся в Москву?
Анна замерла. Чашка в руках стала неожиданно тяжёлой, как будто наполненной свинцом.
— Откуда ты это знаешь? — пыталась сохранять спокойствие она.
— Он сам звонил мне вчера. Спрашивал о тебе. Сказал, что хочет встретиться.
Пять лет назад Павел ушёл, как будто на несколько минут. «Я встретил другую женщину, Аня. Прости, но я ухожу», — эти слова прозвучали в тот апрельский вечер. Никаких объяснений, ни сожалений, только короткое прощание и звук закрывающейся двери.
Двадцать семь лет совместной жизни обрушились за одну минуту. Тогда ей казалось, что мир рухнул. Несколько бессонных ночей, таблетки для успокоения и первый в жизни больничный. Психолог, Марина Сергеевна, которая когда-то получала помощь от Анны, теперь приходила к ней домой. «Анна Викторовна, вам нужно отпустить это. Такое случается».
Но как отпустить половину своей жизни? Как забыть человека, с которым ты встречала рассветы на море, который держал твою руку, когда ушла мама, и который знал, что ты любишь мороженое с солёной карамелью и боишься гроз?
Позже она узнала, что «другая женщина» — это была её бывшая ученица, Виктория Орехова, младше Павла на двадцать лет. С успешной карьерой в юриспруденции, командировками по всему миру… И вот теперь Павел, её бывший учитель английского, стал её мужем. Они уехали в Лондон.
Лена встала на сторону матери, и почти год они не общались с отцом. Потом, конечно, помирились. «Он всё-таки мой папа, мам», — сказала Лена виновато. Анна не злилась. Не на дочь, по крайней мере.
— Я не хочу с ним встречаться, — сказала Анна, возвращаясь в реальность. — Мам, он очень просил. Говорит, это важно.
— Что может быть важного спустя пять лет? — горько усмехнулась Анна. — Мы всё сказали друг другу тогда.
Лена помолчала.
— Они с Викой развелись. Ещё год назад. Он вернулся в Москву этим летом.
Анна закрыла глаза. Что-то внутри неё шевельнулось. Не радость, не злоба — просто усталость. Усталость от эмоций, которых она давно не ощущала.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Пусть звонит.
На следующий день Павел позвонил. Его голос был другим — более глубоким и тихим. Или ей так показалось?
— Аня, можно я приду? — Зачем, Паша?
— Поговорить. Просто поговорить.
Она согласилась. Назначила встречу в парке, недалеко от дома. Не хотела впускать его в свою квартиру, которая за эти годы стала исключительно её территорией.
В парке было тихо. Бабье лето — последние тёплые дни перед холодной осенью. Анна сидела на скамейке, наблюдая за прудом, где плавали утки. Каждое воскресенье она кормила их хлебом, и птицы знали её, подходили ближе.
— Ты совсем не изменилась, — знакомый голос прозвучал за её спиной.
Анна медленно повернулась. На несколько шагов от скамейки стоял Павел — седой, осунувшийся, в светло-сером пальто. Готовая сорвать колкость, Анна не смогла её произнести. Он постарел не на пять лет — на все пятнадцать.
— Здравствуй, Паша, — вымолвила она.
Он сел рядом, оставив между ними осторожное пространство. Они молчали долго. Анна крошила хлеб уткам, Павел смотрел на воду.
— Я совершил ошибку, Аня, — наконец произнёс он. — Самую страшную в своей жизни.
Сколько раз она представляла этот момент? Сколько язвительных фраз она придумала за эти годы? А теперь — только пустота.
— Все ошибаются, Паша. Жизнь продолжается.
— Но не моя, — он повернулся к ней. В его глазах блеснули слёзы. — Не без тебя. Ты всегда была и останешься моей единственной.
Она смотрела на этого одновременно чужого и родного человека — того, с кем делила рассветы и ночные страхи, радости и горести.
— Слишком поздно, Паша, — шепотом сказала Анна.
— Я знаю, — он опустил голову. — Не жду ответа. Просто… разреши иногда приходить? Кормить уток вместе.
Внутри неё что-то сдвинулось — не сердце, оно уже давно разбито. Что-то другое. Возможно, решимость никогда больше не пускать его в свою жизнь.
— Уткам можно только белый хлеб, — сказала она. — Чёрный вреден.
Павел поднял глаза, полные надежды.
— Запомню, Аня. Всё запомню.
Так начались их воскресные встречи. Три месяца подряд он приходил с батоном белого хлеба. Говорили о дочери, внучке, погоде, книгах — обо всём, кроме прошлого. Оно висело между ними, как невидимая стена.
Однажды холодный дождь зарядил в ноябре. Забыв зонт, Анна согласилась, чтобы Павел проводил её.
— Может, зайдёшь? — неожиданно предложила она. — Чай попьём.
В лифте было молчание. В зеркале Анна увидела, как седой мужчина смотрит на неё, как на чудо.
— Обои переклеила, — заметил он, входя.
— Три года назад, — ответила она, включая чайник.
Она достала две чашки — свою и его старую. Заварила цейлонский с бергамотом.
— Ты помнишь, — тихо сказал Павел.
— Некоторые вещи не забываются, — ответила она, отворачиваясь.
Дождь стучал в окно. Тикали те же часы, что двадцать лет назад.
— Я думал о тебе каждый день, Аня. Все эти пять лет.
Анна поставила чашку.
— Тогда почему ушёл?
— Потому что был слепцом. Мечтал начать с чистого листа… — он горько усмехнулся. — А оказалось, новая жизнь — миф. Есть только наша с тобой.
Она смотрела на свои учительские руки — в чернильных пятнах, с тонкими морщинками. Руки, что так часто обнимали Павла.
— После твоего ухода я пережила клиническую депрессию, — тихо призналась Анна. — Врач говорил, это как горе: отрицание, гнев, торг, депрессия… Я прошла все стадии. И приняла, что тебя больше нет.
По щеке Павла скатилась слеза.
— А сейчас? Что ты чувствуешь сейчас?
Анна подняла глаза.
— Не знаю, Паша. Иногда кажется, что всё ещё люблю. Иногда — это просто привычка. Эхо прошлого.
— Дай мне шанс доказать, что это не эхо, — он протянул руку, но не коснулся её, оставляя выбор за ней.
Анна смотрела на знакомую ладонь с родинкой у большого пальца.
— Один день, — сказала она. — Проведём вместе один день. Потом решим.
Павел улыбнулся сквозь слёзы.
— Один день. Это всё, о чём я прошу.
Они провели этот день как туристы — в Третьяковке, где не были десять лет, в кафе, где когда-то праздновали годовщину. Павел без восторга рассказывал о Лондоне, Анна — о школе и учениках.
В сумерках они стояли на мосту, наблюдая, как Москва-река вбирает в себя отражения городских огней.
— Помнишь, как мы здесь были в восемьдесят шестом? — спросил Павел. — Ты тогда в красном платье была… Я подумал — красивее тебя никого на свете нет.
Анна помнила. Своё первое свидание, когда от волнения не могла проглотить ни кусочка целый день.
— Я ждала, что ты поцелуешь меня, — улыбнулась она. — А ты только руку держал и про созвездия рассказывал.
— Боялся, — признался он. — Казалось, ты такая… недосягаемая.
Они рассмеялись — двое седовласых людей, вспоминающих юность на том же самом мосту.
Павел осторожно взял её руку — вопросительно, без нажима. Анна не отняла ладонь.
— Не знаю, что будет, Аня, — проговорил он. — Не знаю, сможешь ли простить… Но я хочу встречать с тобой каждый рассвет. Хочу, чтобы твое лицо было последним, что я увижу в этой жизни.
Анна смотрела на переливы огней в воде. На прожитые годы. На несостоявшееся будущее. На настоящее, внезапно наполненное новыми смыслами.
— Обещать ничего не буду, Паша, — сказала она. — Но можем попробовать. День за днём. Без громких слов.
Он сжал её пальцы, и они замолчали под московским небом. Два человека, когда-то знавших друг друга лучше всех на свете. Два человека, которым предстояло заново открывать друг друга.
Вдали грохнул гром — нетипично для ноября.
— Пойдём домой, — сказал Павел. — Ты ведь всегда грозы боялась.
Она кивнула. Он помнил. Помнил её страхи, её смех, её привычки. И, возможно, именно в этом была их надежда.
— Пойдём домой, — повторила Анна. И слово «дом» вдруг снова стало тёплым и настоящим.
Иногда жизнь даёт второй шанс не за заслуги, а потому, что истинная любовь не умирает — она просто ждёт своего часа.
А вы смогли бы? Простить. Начать сначала. Или некоторые раны должны оставаться неприкасаемыми?