Мне было всего двадцать девять лет, когда нотариус зачитал завещание моего покойного мужа.
Его любовница — та, что всегда стояла в тени, но уверенно шагала по жизни на моих обломках — лишь слегка изогнула губы в победной усмешке. Ей достался особняк — наш дом, построенный любовью, потом и мечтами. Камень к камню, деталь к детали, как части нашей совместной судьбы.
Я сидела в углу, одетая в чёрное, с холодными пальцами, вцепившимися в подлокотник. Голос адвоката, сухой и безжизненный, звенел в голове, как приговор:
— «Особняк на улице Кингсвей… переходит госпоже Элизе Марлоу…»
Элиза Марлоу. Имя, от которого когда-то дрожали мои руки. Её аромат я узнала первой — на его рубашке, однажды, случайно. Тогда я поверила в оправдания. Теперь же всё стало очевидным.
Мне остался старый дом в Девоне, почти пустые счета и… портфель. «Личные бумаги покойного» — так сухо сказал нотариус.
Внутри — письма. Десятки писем, аккуратно перевязанных шнурком, все адресованы мне.
Но я их никогда не получала.
Первые дни в Девоне я просто ходила по пустому дому.
В каждой комнате — его след: книга, оставленная на подоконнике, пальто, запах кофе на дне чашки. Иногда мне чудилось, что он вот-вот войдёт и скажет привычным голосом:
— «Клара, я принёс свежий хлеб».
Но он не приходил.
Дом скрипел, дышал, словно жил своей жизнью.
Иногда ночью мне казалось, что наверху кто-то ходит. Я включала свет — и видела лишь пустоту.
На третий день я открыла портфель. Первое письмо начиналось словами:
«Моя дорогая Клара… Если ты читаешь это, значит, я не успел всё исправить…»
Он писал о страхе, о долгах, об угрозах. О том, что «играл роль», чтобы спасти нас обоих. Имени не называл, но между строк звучало одно — Элиза.
Во втором письме он просил прощения.
В третьем — говорил, что должен «покончить с этим».
А в четвёртом оставил предупреждение:
«Если со мной что-то случится, не верь никому. Даже тем, кто будет называть себя твоим другом».
Я перечитывала эти строки снова и снова, чувствуя, как реальность меняет очертания.
Его смерть не была случайной.
Через неделю я нашла папку в его письменном столе. Документы фирмы, подписи, счета. Имя партнёра — Ричард Фостер.
Я вспомнила: Фостер — адвокат Элизы.
Фрагменты начали складываться в картину.
Он был втянут в мошенничество. Подделка отчётов, фиктивные сделки. И за всем этим стояли они — Элиза и Фостер.
В одном письме он признавался:
«Она сказала, что если я не соглашусь, пострадаешь ты. Я не мог позволить этого».
Он не изменял. Он был пленником.
В ту ночь, когда над морем бушевала буря, я услышала стук в дверь.
На пороге стоял молодой мужчина, насквозь промокший.
— Миссис Роузвуд? Меня зовут Генри. Я работал с вашим мужем. Он просил передать вам это.
Он протянул флешку — чёрную, с выгравированными инициалами L.R.
— Что на ней? — спросила я.
— Правда. Но будьте осторожны. Они следят.
И исчез в темноте.
На флешке — документы, записи разговоров, фотографии.
На одной — мой муж и Элиза. Она держала его на мушке.
В другой папке — копия завещания. Дата — за два дня до его смерти.
Он не умер от сердца. Его убили.
Я позвонила в полицию.
Когда произнесла имя Фостера, оператор замолчал, а потом сказал коротко:
— Мы свяжемся с вами.
Они не связались.
Через неделю я вернулась в Лондон.
В строгом костюме, с холодом в глазах, я переступила порог особняка. Элиза встречала гостей, сияла в свете люстр, словно хозяйка судьбы.
— Клара! Какая неожиданность, — произнесла она.
— Хотела взглянуть на дом, — ответила я спокойно. — На свой дом.
Она рассмеялась.
— Теперь это мой дом.
Я положила флешку на стол.
— Посмотрим, надолго ли.
Она побледнела.
В комнату вошёл Фостер, держа телефон. Его взгляд был настороженным.
— Думаю, нам стоит обсудить это приватно, миссис Роузвуд.
Потом — темнота.
Крик. Выстрел. Тишина.
Я очнулась в больнице. Голова перевязана, рука в гипсе. Рядом сидел офицер.
— Вам повезло, миссис Роузвуд, — сказал он. — Фостер мёртв. Элиза пыталась сбежать. Всё задокументировано. Благодаря флешке.
Я закрыла глаза.
Прошло три месяца.
Особняк снова мой.
Но я не живу там — стены помнят слишком много.
Иногда я возвращаюсь лишь на рассвете, когда туман стелется по саду, а утренний ветер шепчет сквозь листву:
«Прости меня, Клара…»
Я улыбаюсь.
— Всё прощено, мой дорогой. Всё.
Но где-то внутри я знаю — история не закончилась.
Она только затаилась в тени.