Мне понадобилось всего три месяца, чтобы заметить, что мой сын изменился. Он стал чаще уходить из дома, задерживаться допоздна, улыбаться чему-то невидимому. Но когда однажды за ужином он, робко откашлявшись, сказал, что у него есть девушка, я едва не выронила вилку. Мы никогда о ней не слышали. Ни имени, ни мелочей, ни фотографий. Абсолютная неизвестность.
— Познакомились в кафе рядом с колледжем, — сказал он. — Она… её зовут Синди.
Имя, как шепот. Но он произносил его с гордостью. Синди, по словам сына, была до крайности застенчива и боялась семейных встреч. И хотя меня это насторожило, я старалась не вмешиваться. Дети взрослеют. Однако через три месяца он принёс новость, от которой у меня вспотели ладони: он сделал ей предложение.
Мы с мужем настояли: пусть придёт к нам. Мы должны познакомиться с будущей невесткой. Я готовила ужин целый день, раскладывала салфетки вручную, муж выбирал лучшие стейки. Мы хотели встретить её достойно. Но внутри меня уже шевелилось неназванное беспокойство.
Когда дверь открылась и на пороге появилась пара, я почувствовала, будто пространство чуть исказилось. Сын сиял, как ребёнок на празднике. А она… Синди… На секунду я забыла, как дышать. В её чертах было что-то до боли знакомое, как давно забытая мелодия, которую вдруг слышишь снова. И, когда она представилась, пазл в моей голове щёлкнул на место, будто кто-то включил свет в тёмной комнате.
— Синди, пойдём в подвал, выберем вино к ужину, — сказала я ровно, спокойно. Слишком спокойно.
Я прошла первой, но жестом позволила ей спуститься впереди. Подвал встретил нас прохладой и слабым запахом дубовых бочек. Когда она оказалась внутри, я быстро захлопнула дверь и повернула ключ. С другой стороны раздался приглушённый оклик.
Поднявшись наверх, я обернулась к мужу и сыну. Их лица были бледны.
— Теперь мы звоним в полицию, — сказала я. — Мне есть что рассказать.
Десять лет назад пропала девушка — соседская дочь. Её звали Синди. Красивая, тихая, с огромными глазами. Она часто приходила к нам, помогала мне в саду, смеялась с нашим сыном… Я думала, жизнь у неё впереди. А потом — исчезла. Её вещи нашли у реки, полиция говорила о несчастном случае. Но тело так и не нашли. И в тот день, когда она пропала, я дала ей позвонить из нашего подвала — набрать такси. Это был последний раз, когда кто-то её видел.
Годами я грызла себя вопросами. И вот передо мной стоит копия. То же лицо. Те же глаза.
— Мам, это безумие! — кричал сын. — Она не знает, о чём ты говоришь!
Но в глубине моей души шевелилось то самое чувство, которое редко ошибается.
Мы вызвали полицию.
Пока мы ждали, Синди молчала в подвале. Ни криков, ни ударов в дверь. Тишина, от которой стыла кровь.
Когда пришли офицеры, они попросили её подняться. Я ожидала бурных эмоций, протестов — но Синди вышла спокойная, как будто знала, что это случится.
— Вы похожи на девушку, пропавшую десять лет назад, — сказал полицейский.
Синди улыбнулась. Холодно.
— Я знаю, — ответила она.
Допрос продолжался два часа. Нас отправили домой ждать. Но полиция вернулась уже через час — бледные, взволнованные.
— Она исчезла, — сказал офицер. — Исчезла прямо из комнаты. На камерах — пустота. Она вошла, но никто не видел, как вышла. Словно растворилась.
Я почувствовала, как мир уходит из-под ног.
Следующие дни превратились в сумбур. Сын избегал нас, хлопал дверьми, обвинял меня во всём. Он любил её. И я видела: в его глазах больше боли, чем гнева.
На третий день ночью он исчез.
Мы прочесали дом, гараж, улицу — ничего. Тогда муж спустился в подвал… и позвал меня дрожащим голосом.
Там, на столе для вина, лежала записка. Ровный, аккуратный почерк.
„Не ищите нас. Вернусь, когда смогу. — Синди.“
К записке был прикреплён старый фото-снимок: я, сын, и рядом — другая девочка. Синди. Настоящая. Она смотрела на нас так, как смотрят на дом. На семью.
Я поняла: фото спрятано было здесь все эти годы. Но кто его достал?
Прошла неделя. Звонок в дверь раздался ранним утром. На пороге стоял сын. Он выглядел постаревшим — осунувшиеся щёки, тёмные глаза.
— Она… не человек, мама, — прошептал он.
Внутри меня все струнки натянулись.
Он рассказал:
После исчезновения десять лет назад какие-то люди нашли тело Синди. Но она была… ЖИВА. Однако организм уже перестал работать как положено. Учёные — частный проект, скрытый — пытались восстановить её. Не реанимация, не медицина. Что-то другое. Они сохранили её сознание… в искусственном теле. Но память была фрагментированной, стиралась, возвращалась рывками.
— Она видела тебя и вспомнила, — сказал сын. — Слишком много.
Синди вернулась специально. Чтобы завершить то, что началось десять лет назад. Чтобы вспомнить последнее, что она забывала снова и снова. Наш подвал. Последний звонок. Слова, которые ей кто-то сказал, прежде чем она ушла к реке.
Я почувствовала, как мороз ползёт по позвоночнику.
— Что она вспомнила? — прошептала я.
Сын протянул мне вторую записку.
„Ты сказала мне вечером: иди домой одна. Что это важно. Я доверилась. А дальше — только вода.“
Я зажала рот ладонью. Помнила. Тогда я была уверена, что её отец ждал в машине.
Это была ошибка. Катастрофа, стоившая ей жизни.
— Она простила тебя, — сказал сын тихо. — Но забыла простить себя. Поэтому вернулась.
— А где она? — спросил муж.
Сын покачал головой.
— Она ушла к воде. Туда, где всё началось. Навсегда.
Тем вечером мы втроём стояли у реки. Вода плескалась, спокойная, непрозрачная. Ветер приносил холод. Я положила руку на плечо сына.
И тогда мы увидели её — фигуру вдалеке, на мосту. Она стояла неподвижно, как статуя. Повернулась к нам, приложила ладонь к груди — жест благодарности.
И растворилась. Как отражение, стёртое волной.
Сын долго молчал, прежде чем сказать:
— Она была наполовину машина, но сердце у неё… было настоящим.
Я кивнула. Потому что наконец поняла: виновата я не перед полицией, не перед мужем, а перед памятью. И Синди вернулась не мстить… а завершить незавершённое.
С той ночи подвал у нас пуст. Но иногда, проходя мимо, я слышу тонкий, едва уловимый звон бутылочного стекла — как тихий шёпот:
„Я всё помню. И прощаю.“
И это — самое страшное и самое тёплое, что может услышать человек.