Я сидела на кухне, механически размешивая чай, который давно остыл. Старые часы на стене тихо тикали, их монотонный звук стал напоминанием — месяц одиночества. Месяц, как Виктор собрал свои вещи и ушел. Ушел к ней. Ушел к Ларисе с третьего этажа.
—Галя, пойми, так будет лучше для всех, — сказал он тогда, засовывая рубашки в старый чемодан. — Мы давно перестали быть одним целым.
Тридцать лет совместной жизни уместились в одном предложении. Тридцать лет, в которые я варила ему борщ, гладила его рубашки, терпела его вспышки гнева и долгие молчания. Когда-то я думала, что это и есть любовь — терпеть, прощать, подстраиваться.
—Ты не видишь, как это несерьезно? — спросила я тогда, пытаясь сохранить свою гордость. — В твоем возрасте бегать за соседкой…
—Лариса меня понимает, — перебил он. — С ней я чувствую себя живым.
Живым. А со мной, значит, не живым? Тридцать лет медленного угасания — так он это видел. Я смотрела, как он уходит, и внутри что-то лопнуло. Не сердце — нет, что-то более глубокое. Как будто невидимая нить, связывавшая меня с прошлой жизнью, порвалась.
Первые недели я жила на автопилоте. Просыпалась, шла на работу в библиотеку, возвращалась в пустую квартиру. Соседи шептались за спиной, некоторые пытались утешить меня. Но я не хотела ни утешений, ни жалости.
—Галина Петровна, держитесь, — сказала мне Нина Степановна с соседнего подъезда. — Мужчины — они все одинаковые. Седая борода — как дьявол в ребро.
Я смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Когда я стала такой — тусклой, покорной, как будто поблекшей? Когда я позволила себе стать тенью собственного мужа?
Постепенно что-то начало меняться.
Сначала я записалась в бассейн — просто, чтобы занять вечера. Потом купила абонемент на курсы английского. Дети звонили каждый день, но я старалась не перегружать их своими проблемами. У них свои жизни, свои заботы.
—Мама, может, ты приедешь к нам в Питер? — предложила мне дочь. — Тебе бы понравилось там.
—Нет, Леночка, — ответила я. — Это мой дом. Вся моя жизнь здесь.
И вот, спустя семь месяцев, глядя на свое отражение в темном окне, я вдруг поняла — я больше не плачу по ночам. Я больше не прислушиваюсь к шагам на лестнице. Я больше не жду, что он передумает и вернется.
Я допила остывший чай и пошла в спальню, не зная, что завтра моя жизнь перевернется снова.
Когда я завариваю утренний чай, раздается стук в дверь. Настойчивый, требовательный — совсем не похожий на легкие звонки соседей. На пороге стоит Лариса — накрашенная, в обтягивающем платье, с какой-то папкой в руках.
—Нам нужно поговорить, — заявила она без приветствия, заходя в квартиру. От нее пахло резким парфюмом и уверенностью.
—О чем? — спросила я автоматически, поправляя халат, чувствуя себя неуютно под ее оценивающим взглядом.
—О квартире, — Лариса села на кухонный стул, скрестив ноги. — Виктор решил, что пора все решить официально. Он имеет право на половину.
Что-то внутри меня снова порвалось. Но теперь это не боль — это злость.
—Что ты имеешь в виду под «имеет право»? — Мой голос неожиданно стал твердым.
—Именно это, — сказала она, доставая какие-то бумаги из папки. — Тридцать лет брака — все совместно нажитое делится пополам. Витя и я планируем пожениться, как только он получит развод. И он хочет перевести свою половину квартиры на меня.
Я посмотрела на нее, не веря своим ушам. Эта женщина, на лет пятнадцать моложе меня, сидела в моей кухне и говорила о моей квартире, как будто она уже принадлежала ей.
—Лариса, — сказала я медленно, — а Виктор говорил тебе, откуда эта квартира?
Она пожала плечами:
—А какая разница? Совместная собственность делится поровну — таковы законы.
—Это квартира моих родителей, — я почувствовала, как внутри меня поднималась ярость. — Они подарили мне ее еще до моей свадьбы с Виктором. И он прекрасно об этом знает.
—Послушай, Галя, — Лариса шагнула ближе. — Давай без этих драм. Виктор сказал, что если ты будешь настаивать, мы пойдем в суд. Ты же не хочешь судебной тяжбы, правда?
В этот момент внутри меня что-то щелкнуло. Как будто последняя нить, связывавшая меня с прежней, покорной жизнью, оборвалась.
—Убирайтесь из моего дома, — сказала я тихо, но твердо.
—Что?
—Убирайтесь! — встала я, чувствуя, как дрожат руки. — И скажи своему Вите, что если он хочет суда, так тому и быть. Я больше не та женщина, которая молча глотает каждую обиду.
Лариса ухмыльнулась, забирая бумаги:
—Ты еще пожалеешь, старая дура. Мы покажем тебе, как устроен этот мир.
Когда дверь захлопнулась за ней, я опустилась на стул и разрыдалась. Но это были не слезы отчаяния — это были слезы гнева и решимости.
В тот же день я позвонила своей подруге Тамаре — она работала в юридической консультации.
—Галочка, ты правильно сделала, что обратилась за помощью, — сказала она, проверив документы на квартиру. — Дарственная от твоих родителей — это железный аргумент. Такое имущество не делится в разводе.
Я сидела в ее офисе, рассматривая стопки папок на полках. Тамара быстро что-то набирала на компьютере.
—Знаешь, что меня больше всего поражает? — она подняла глаза от монитора. — Твой Витя прекрасно знает, что квартира исключительно твоя. Он просто рассчитывал, что ты, по привычке, уступишь.
Эти слова сильно меня потрясли. Всю свою жизнь я всегда уступала — в мелочах и в важном. Когда он настоял, чтобы я бросила аспирантуру. Когда он продал пианино моей матери, потому что «оно занимало слишком много места». Когда он в одностороннем порядке управлял нашим семейным бюджетом…
—Теперь слушай план действий, — Тамара передала мне лист с заметками. — Первое: подаем на развод. Второе: готовим документы, подтверждающие твое право собственности. Третье…
Раздался стук в дверь. На пороге стояла молодая секретарша:
—Тамара Николаевна, там мужчина вас ждет. Говорит, срочно.
—Пусть подождет, — махнула рукой Тамара, но в этот момент в офис ворвался Виктор. Лариса стояла позади него.
—Ну, вот ты где! — сказал он, нависая надо мной. — Уже сбежала жаловаться?
Я сжалась, по старой привычке, но тут же выпрямилась. Нет, теперь я не собиралась бояться.
—Виктор Михайлович, — сказала Тамара холодным тоном, — пожалуйста, покиньте помещение. Или я вызову охрану.
—Галка, — его голос опустился до угрожающего шепота, — ты не понимаешь, я все равно добьюсь своего. Ты думаешь, я не найду способа тебя достать?
—Нет, Витя, — я встала, глядя ему прямо в глаза. — Понимаешь это: я больше не та женщина, которой можно командовать. Квартира моя, точка.
—Ах, ты… — он бросил жест, но Тамара уже нажала кнопку вызова охраны.
Когда их проводили, Лариса обернулась:
—Мы встретимся в суде!
—Встретимся, — спокойно ответила я. — И знаешь, что самое интересное? Я больше не боюсь этой встречи.
Следующие недели стали настоящим нервным испытанием.
Виктор отправлял угрожающие сообщения, потом пытался оказывать давление через общих знакомых. Лариса ждала меня у подъезда, демонстративно показывая какие-то бумаги.
—Мама, может, ты действительно приедешь к нам? — переживала дочь по телефону. — Зачем тебе весь этот стресс?
—Леночка, — улыбнулась я, рассматривая старые семейные фотографии на стене. — Теперь это уже не только квартира. Это моя жизнь, моя гордость.
Однажды вечером, перебирая старые документы, я наткнулась на пожелтевшую папку. Внутри был завещание моего отца, составленное еще в восьмидесятых.
—Моя дорогая, — сказал он тогда, — эта квартира твоя крепость. Что бы ни случилось, ты всегда будешь в безопасности здесь.
Я помню, как Виктор корчился, когда мой отец настоял на дарственной до свадьбы. «Твой отец мне не доверяет», — бурчал он. И как будто мой отец предвидел это…
Я схватила телефон и набрала номер Тамары:
—Помнишь, ты говорила про дополнительные документы?
—Конечно, — оживилась она. — Жду тебя завтра утром. И знаешь что? Я немного покопалась в делах твоего дорогого мужа. Оказалось, у него непогашенные кредиты. Думаю, вот почему он так отчаянно пытается завладеть твоей квартирой.
Это многое объясняло. Я вспомнила, как последний год Виктор постоянно занимал деньги, скрывал что-то…
—Галина Петровна! — позвала меня соседка, когда я выходила из подъезда. — Извините, но я все видела тогда… Как Виктор Михайлович с этой… — она покачала головой. — Если понадобятся свидетельские показания, я готова.
—Спасибо, Анна Васильевна, — я искренне улыбнулась впервые за долгое время. — Знаешь, я раньше стеснялась принимать такую помощь. Но теперь понимаю — я должна научиться быть сильной.
Вечером раздался стук в дверь. На пороге стоял Виктор — уже не тот грозный муж, которого я боялась всю свою жизнь, а жалкий мужчина с беспокойным взглядом.
—Галя, давай поговорим по-человечески…
—Нет, Витя, — я покачала головой, не приглашая его в дом. — Больше никаких разговоров.
—Ты должна понять, мне тяжело, — попытался вставить ногу в дверной проем. — Эти кредиты.
—О, так ты теперь признал кредиты? — я усмехнулась. — Знаешь, что самое удивительное? Мне уже все равно.
—Галя, — его тон стал умиротворенным, — может, ты хоть комнату мне пожилую дашь? Ларка выгнала меня, когда узнала о долгах.
И тут я громко рассмеялась. Сильно, от души — в первый раз за несколько месяцев. Передо мной стоял не страшный муж, которого я боялась всю свою жизнь, а всего лишь жалкий мужчина, который сам загнал себя в угол.
—Нет, Витя. Не комната, не угол, ничего. Забери свои бумаги и уходи.
—Пожалеешь! — снова попытался звучать угрожающе, но это уже звучало неубедительно.
—Знаешь, о чем я действительно жалею? — я посмотрела ему прямо в глаза. — Я жалею о тех тридцати годах, которые я провела, боясь быть собой. Но это уже в прошлом.
Я закрыла дверь и прислонилась к ней. В квартире было тихо — только тиканье старых часов на стене, отсчитывающее не горькие, а мирные минуты моей новой жизни.
Месяц спустя суд официально признал мой развод и единоличное право собственности на квартиру. Виктор не явился на слушание — говорят, он уехал в другой город. Лариса делает вид, что не замечает меня в подъезде.
А я — наконец купила новое пианино — точно такое же, как у моей матери. По вечерам его звуки разливаются по квартире, и я чувствую, как моя душа возвращается к жизни. На следующей неделе я еду в Питер — навестить внуков и заодно посмотреть город. А потом, возможно, поеду в Европу — все-таки эти курсы английского не прошли зря.
Теперь это моя крепость — не только квартира, но и моя жизнь. И я наконец научилась защищать ее.