Селестино Варгас прожил в своём уютном доме в Мурсии почти сорок лет. В семьдесят он всё так же ценил размеренный ритм: кофе на террасе, просмотр газет, уход за лимонным деревом, которое посадил ещё с покойной Барбарой. Тишина стала частью его жизни, но иногда слишком уж громкой.
Когда его сын Сатурнино вместе с женой Пурификасьон переехали к нему на восемь месяцев — после того как Сатурнино потерял работу, — дом ожил. В кухне снова слышались голоса, в коридорах — смех. Впервые за долгие годы Селестино почувствовал себя частью чего-то, что давно казалось потерянным.
Но он также замечал перемены. Сын стал тише, задумчивее. Пурификасьон взяла на себя хозяйство слишком легко, будто стремилась заполнить пустоту. Иногда она выглядела тревожно, но скрывала это за светлыми улыбками.
Однажды утром она вошла в кабинет Селестино с той самой улыбкой — мягкой, но осторожной.
— Селестино, у меня есть идея, — сказала она, усаживаясь напротив.
— Сомневаюсь, что мне понравится, — пошутил он.
— Не спешите, — улыбнулась она. — Как насчёт поездки в Лас-Вегас? Три дня. Чтобы встряхнуть Сатурнино, отвлечь его. Мы хотим, чтобы вы поехали с нами.
Он удивился.
— Лас-Вегас? Мне семьдесят, Пури. Я даже никогда не был в Мадриде дольше двух дней.
— Тем более пора, — сказала она. — И… возможно, мы втроём давно не проводили время как семья.
В её голосе было что-то, что заставило его согласиться.
И через сутки они уже поднимались на борт самолёта.
На борту всё шло гладко, пока к нему не подошла стюардесса. Её бейджик гласил: Эсперанса Морено.
— Сеньор Варгас? — тихо спросила она. — Ваш сын в порядке?
Селестино вздрогнул.
— Что вы имеете в виду?
— Когда он поднимался на борт, выглядел очень бледным. Я заметила сильное напряжение. Простите, что вмешиваюсь, но… он ваш сын. И вы казались мне человеком, который заботится.
Селестино посмотрел на Сатурнино — тот сидел у окна, держась за виски. Пурификасьон разговаривала с ним шёпотом, очень спокойно, почти профессионально.
— У него были трудные месяцы, — сказал Селестино. — Я думал, эта поездка поможет.
Эсперанса кивнула.
— Иногда людям нужна не поездка… а разговор. Я тоже через это проходила.
Он поблагодарил её, удивляясь её внимательности, и вернулся на место.
В Лас-Вегасе всё пошло иначе, чем он ожидал.
Вместо шумных казино Пурификасьон отвела их в небольшой испанский ресторан, где играл живой фламенко. Она заказала для троих паэлью, хотя знала, что он терпеть её не может.
— Просто попробуйте, — сказала она мягко. — Это вкус моего дома. Я хочу поделиться им с вами.
Селестино впервые за долгое время увидел её настоящую — не натянутую, улыбающуюся, старающуюся быть идеальной, а простую, немного испуганную женщину, пытающуюся сохранить семью.
Позже, гуляя по огням Стрипа, он спросил:
— Пурификасьон… Ты волнуешься за Сатурнино?
Она вздохнула.
— Боюсь, что теряю его. Эта депрессия… она пожирает его. Он не говорит со мной. Не говорит с вами. Не говорит ни с кем. И если мы ничего не сделаем — скоро будет поздно.
Селестино впервые ощутил холод под сердцем.
— Он рассказывал тебе о долгах? — осторожно спросил он.
Она кивнула.
— Да. И я сказала ему, что мы справимся втроём. Как семья.
Селестино остановился.
— Пури… почему ты не сказала мне?
— Потому что боялась, что вы подумаете, будто мы пользуемся вами, — прошептала она. — А я никогда не хотела быть обузой. Я хочу быть вашей семьёй.
Он почувствовал, как что-то в нём мягко ломается.
На третий день он решился поговорить с сыном.
Они сидели на террасе отеля Bellagio, глядя на фонтаны.
— Сынок, — начал он. — Я вижу, что ты мучаешься.
Сатурнино долго молчал, а потом, как будто прорвало плотину, признался:
— Папа… Мне страшно. Я потерял работу. Потерял уверенность. И… я почти потерял себя. Я думал, что ты будешь разочарован. Что Пури уйдёт. Что я всем только мешаю. И меня засосало.
Селестино положил руку на плечо сына.
— Разочаровал бы ты меня только в одном случае. Если бы перестал бороться. А ты борешься.
Сатурнино впервые за месяцы поднял взгляд.
— Ты… не злишься?
— На что? На то, что ты человек, которому тяжело? Нет, сын. Знаешь, что меня злит? Что ты думал, будто я не буду рядом.
Они обнялись так крепко, как не делали много лет.
А позади стояла Пурификасьон — тихо улыбающаяся, наконец-то спокойно.
На обратном рейсе Эсперанса снова подошла.
— Сегодня вы выглядите иначе, — сказала она. — Спокойнее.
Селестино улыбнулся.
— Мы поговорили. Думаю… эта поездка была лучшим решением.
Стюардесса тепло кивнула.
— Иногда вовремя сказанные слова спасают куда больше, чем вы думаете.
Когда они вернулись в Мурсию, Селестино заметил изменения.
Сатурнино стал чаще смеяться. Начал искать работу увереннее. Пурификасьон снова пела себе под нос, готовя ужин.
Через месяц сын нашёл новую должность.
Через два — они начали откладывать деньги.
Через три — предложили Селестино присмотреть за будущим внуком.
И однажды вечером, сидя под лимонным деревом, он понял:
Эта поездка спасла их всех.
И подарила ему то, что он считал потерянным навсегда —
семью.