Я работал на химическом заводе уже почти семь лет. Завод стоял на окраине города, почти упираясь задним забором в густую лесную стену. Эта граница казалась тонкой: за металлической оградой начиналась совсем другая жизнь — сырая, влажная, тихая, наполненная запахом хвои и земли.
От завода до реки было всего минут десять ходьбы. Когда смены выпадали тяжёлыми, а мысли казались вязкими, как густая смола, я предпочитал возвращаться домой именно через берег. Лес и вода, как ни странно, давали больше отдыха, чем любые выходные.
В тот вечер стояла пасмурная, вязкая погода: облака висели низко, будто подпирали верхушки деревьев, а над рекой стелился белёсый туман. Было ощущение, что весь воздух вокруг стал мягким, будто вату разложили по земле.
Я шёл привычной тропой и собирался уже свернуть к мосту, когда увидел что-то странное — прямо у кромки воды, где песок смешивался с влажной травой, лежал тёмный сгусток.
Сначала я подумал, что это просто мусор или выброшенный кем-то старый плед. Такие «подарки» люди нередко оставляли у реки. Но уже через секунду я понял, что ошибся.
Комок дрогнул.
Едва заметно, но unmistakably — он дышал.
Я подошёл ближе. Сердце неприятно кольнуло тревогой. Передо мной лежало маленькое существо, слипшееся от грязи, глины и воды. Его шерсть — если это вообще была шерсть — сплошной спутанный ком. Маленькие уши свисали, а глаза едва приоткрывались. Оно выглядело так, будто мир уже давно решил избавиться от него.
— Бедняжка… — выдохнул я.
Мысль о том, что кто-то мог выбросить щенка или даже попытаться утопить его, холодом ударила по ребрам. Слишком близко к реке. Слишком мокрый. Слишком слабый.
Я осторожно присел и протянул руку. Существо тихонько всхлипнуло — звук был еле слышен, но от него внутри всё сжалось. Оно попыталось отползти, но сил почти не осталось. Когда я прикоснулся к нему, оно слегка дрогнуло, но не сопротивлялось. Скорее — обречённо смирилось.
Я завернул его в свою куртку, прижал к груди. Тело дрожало — то ли от холода, то ли от страха. Даже сквозь ткань я чувствовал, как быстро и неравномерно оно дышит.
По дороге домой существо пару раз тихо пискнуло и прижалось ко мне сильнее. Было в этом что-то болезненно доверчивое: будто оно понимало, что я его последняя надежда.
Дома я сразу включил тёплую воду и поставил ванну. Куртку я бросил на пол — она промокла насквозь. Существо казалось ещё меньше под ярким светом лампы, и мне стало вдруг страшно: а вдруг не выживет?
Я медленно опустил его в воду. Как только теплая вода коснулась его шерсти, она начала отлипать и распадаться, смывая грязь слоями.
Но буквально через несколько секунд я почувствовал, как в груди что-то ёкнуло.
Это был не щенок.
Слишком густая, плотная, длинная шерсть.
Слишком острые уши.
Слишком крупные лапы с мощными пальцами.
Я остановился. Животное подняло голову и взглянуло на меня.
Жёлтые, как растопленное золото, глаза сверкнули в тусклом свете ванной.
И оно тихо, но отчетливо зарычало.
От шока у меня перехватило дыхание.
Я осторожно вытащил его, завернул в полотенце, стараясь не делать резких движений. По телу волчонка пробежала дрожь, но он не пытался укусить или вырваться. Он смотрел на меня настороженно, но без злобы.
— Всё хорошо… — прошептал я, хотя понимал, что он меня не поймёт.
Я набрал номер знакомого ветеринара.
— Я нашёл раненую собаку, — соврал я. — Что-то с ней не так. Можно приехать?
Он, к счастью, ответил без лишних вопросов.
В клинике доктор посмотрел на животное всего пару секунд — и лицо его изменилось.
Он побледнел, затем наклонился ближе.
— Это не собака, — шепнул он. — Это волчонок. Настоящий. Очень молодой.
Я лишь перевёл взгляд с него на зверька, и меня накрыла волна осознания.
Волчонок, выброшенный на берег реки… или потерявшийся… или отделившийся от стаи.
Доктор продолжил:
— Он сильно истощён, но, думаю, шанс выжить у него высокий. Волчата — крепкие. И если стая рядом, он ещё сможет вернуться.
Я слушал, почти не дыша.
— Вам повезло, — добавил он. — Будь он чуть старше — вы бы не смогли так легко его держать.
Я криво усмехнулся. Да, повезло…
На следующее утро небо прояснилось. Светлые облака тянулись над рекой, а воздух был свежим, как обычно бывает после ночного дождя.
Я принёс переноску к тому самому месту.
Поставил её на траву.
Открыл дверцу.
Волчонок вышел медленно, неуверенно. Оглянулся. Его глаза задержались на мне чуть дольше, чем я ожидал. В этом взгляде не было страха. Было что-то иное — едва уловимое, но живое.
Он развернулся и побежал в сторону леса. Легко, стремительно, будто тень скользнула по земле. Через мгновение он исчез в чащобе.
Я долго стоял неподвижно. Слушал шум воды, шелест ветра, далёкое карканье вороны. И вдруг понял, что чувствую странное тепло.
Не от солнца.
От мысли.
Что я сделал хоть что-то хорошее. Хоть что-то, что действительно важно.
Этот случай долго жил у меня в голове. Напоминал о том, что мы часто проходим мимо. Привыкаем. Не замечаем. Закрываем глаза на мир вокруг — дикий, живой, уязвимый.
А нужно всего лишь немного внимания.
Немного сострадания.
Немного времени, чтобы остановиться.
Я иногда возвращаюсь к тому месту. Иногда слышу далёкий вой — не угрожающий, а скорее зовущий.
И мне хочется верить, что среди тех голосов есть один — того самого волчонка, который когда-то смотрел на меня своими золотыми глазами.
И что он вернулся к своей семье.
Туда, где ему и место.
И, может быть, помнит — хотя бы на уровне инстинкта — что один человек когда-то попытался помочь ему выжить.